Переводы некоторых стихотворений А. С. Пушкина
=====
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу,
И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
MY MONUMENT (“Памятник” with omission 1837)
My monument was built by me but not by hands.
It will not be forsaken by the crowds.
Over the tallest obelisks, it stands
Eternally defiant and unbowed.
I will not truly die: my soul, my precious lyre
Will outlive my dust and will not come apart.
My glory lives as long as in the world entire
Remains a single bard.
My poems will remain as long as people need them.
My lyre awoke in men for kindness tendency.
In my cruel times, I preached and celebrated freedom
And to the fallen – clemency.
Obey the Lord’s command, my Muse, and do not fear.
Ignore the rumor mill, do not demand a crown.
Impassively accept both accolades and smears,
And do not waste your time on clowns.
=====
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
RUSSIAN VILLAGE (“Деревня”, fragment, 1819)
Ignoring tears and disregarding cries,
To people’s woes established by cruel Fate,
Here savage lords are free to brutalize
Their helpless subjects, to appropriate
The peasant’s time, and property, and labor.
Bowed over someone else’s plow and whipped,
Gaunt slaves toil in the furrows in the grip
Of the unmerciful Enslaver.
=====
Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном:
Под Австерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал,
Зато был фрунтовой профессор!
Но фрунт герою надоел –
Теперь коллежский он асессор
По части иностранных дел!
ALEXANDER I (“Воспитанный под барабаном…” 1824)
Our Czar, schooled by an army drum,
Was as courageous as they come:
The Battle of Austerlitz he fled,
In 1812 he shook with dread,
He drilled his troops without a care,
But then got tired of that work.
He now has joined Foreign Affairs
In the position of a clerk.
=====
Судьба свои дары явить желала в нем
В счастливом баловне соединив ошибкой
Богатство, знатный род — с возвышенным умом
И простодушие с язвительной улыбкой.
To Vyazemsky (“К портрету Вяземского” 1820)
To shower him with gifts Fortuna was inclined.
Her darling found a way to reconcile
Nobility of blood, nobility of mind,
And innocence — with a sarcastic smile.
=====
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
To Vorontsov (“Эпиграмма на Воронцова” 1824)
Half-salesman, half-aristocrat,
Half-man of wisdom, half-buffoon,
Half-snake — but here’s to hoping that
He will complete the process soon.
=====
Так, мира житель равнодушный,
На лоне праздной тишины,
Я славил лирою послушной
Преданья темной старины.
Я пел — и забывал обиды
Слепого счастья и врагов,
Измены ветреной Дориды
И сплетни шумные глупцов.
На крыльях вымысла носимый,
Ум улетал за край земной;
И между тем грозы незримой
Сбиралась туча надо мной!
A selection from Ruslan and Ludmila (из поэмы “Руслан и Людмила” 1820)
A tenant of the world, carefree,
Here quiet leisure I embraced.
My faithful lyre gayly praised
The days of dark antiquity.
I sang — and insults I forgot
From both blind fate and enemies,
Nymphettes and their treacheries,
And slanders of the foolish lot.
Borne on the wings of fantasy,
My spirit soared beyond horizon.
Meanwhile, the unseen storm was rising,
And clouds gathered over me.
=====
Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман.
To Bulgarin (“Эпиграмма на Булгарина” 1830)
The problem’s not that you, Bulgarin,
Your Polish origins deny,
That you’re a poseur and a spy.
The problem is: your books are boring!
=====
Теперь издай меня, приятель,
Плоды пустых моих трудов,
Но ради Феба, мой Плетнев,
Когда ж ты будешь свой издатель?
To publisher Pletnev (“Плетневу” 1824)
You gave my uncle’s work a break,
Now you can publish me, mon cher!
My useless labor’s fruits, half-baked.
But, Pletnev, when, for heaven’s sake,
You’ll be your own publisher?
=====
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…
To Vorontsov (“Из Пиндемонти” 1836)
To answer to no one except yourself.
To serve yourself! For a career track
Bend not your mind, your conscience, or your neck!
To wander aimlessly, upon your heart’s desire,
And wonders of the Universe admire,
And tremble in the ecstasy of heart
Before the works of men’s inspired art!
That’s happiness! These are the rights!
=====
Нет я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змеей,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне, нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом все боле, боле –
И делишь наконец мой пламень поневоле!
TO WIFE (“Нет, я не дорожу…” 1830)
No, I do not hold dear all that rebellious pleasure,
That ecstasy of sense, the madness beyond measure,
The groans and the shrieks a frenzied nymph would make,
When slithering in my embraces like a snake,
With flames of wild caress and fiery kissing gusts
She hastens the finale, the quivering of lust.
How much more precious is your meek humility!
How agonizing are my happiness and glee,
When finally you yield to my relentless pleading,
Without hysteria, but tenderly conceding.
My jubilation leaves you sitting cold and shy,
You do not hear my words and barely reply.
Till slowly you warm up, and come alive, and – there! –
Reluctantly my flame you then proceed to share.
=====
Снова тучи надо мною
Собралися в тишине;
Рок завистливой бедою
Угрожает снова мне.
Сохраню ль к судьбе презренье?
Понесу ль навстречу ей
Непреклонность и терпенье
Гордой юности моей?
Бурной жизнью утомленный,
Равнодушно бури жду:
Может быть, еще спасенный,
Снова пристань я найду…
Но, предчувствуя разлуку,
Неизбежный грозный час,
Сжать твою, мой ангел, руку,
Я спешу в последний раз.
THE PREMONITION (“Предчувствие” 1828)
Once again the clouds gather
There in silence over me.
Fate for me prepares another
Envious calamity.
Shall I spurn predestination?
Shall I bring forth to its face
Patience and determination
Of my proud younger days?
All my life has been a tempest.
With this storm I’m not concerned.
Maybe once again I’m rescued,
To safe haven I’m returned.
But the sense of looming danger,
As the parting hours chime,
Makes me grasp your hand, my angel,
In a hurry, one last time.
=====
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
IT’S TIME (“Пора, мой друг, пора…” 1834)
My friend, it’s time to go! My heart desires peace.
Days swiftly fly and blow each hour, like a breeze,
A particle of life away, as you and I
Together plan to live, but – just like that! – may die.
There is no happiness, there’s only peace of heart
And liberty to act. I long dreamt to depart,
To flee and find a place a tired slave can call
A sanctuary of toils and pleasures of the soul.
=====
Итак, хвала тебе, Чума!
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье,
Быть может полное Чумы!
A selection from Feast at the Time of Plague (из трагедии “Пир во время чумы” 1830)
So let us now hail the Plague!
The darkness of the grave won’t break
Our spirit. We’ll remain unshaken.
We raise our foaming cups to sip
And drink the breath of a rose maiden,
The Plague already on her lip.
=====
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.
Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне,
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине.
TRAVEL COMPLAINTS (“Дорожные жалобы”, fragment 1829)
Maybe pestilence will snatch me,
Maybe frost will bite me dead.
Or a roadblock arm will catch me
As it drops down on my head.
Maybe on a forest route
I am ambushed by a slayer.
Maybe boredom snuffs me out
In a quarantine somewhere.
=====